Искусство эмпатической конфронтации: работа с нарциссическим клиентом

Вы узнаете нарциссического клиента сразу, как только он войдет в ваш кабинет. Это человек, который пришел только потому, что его вторая половинка, наконец, набралась храбрости, чтобы сказать: «Обратись за помощью к специалисту или уходи». Или же начальник поставил ему ультиматум, основанный на бесчисленных жалобах о его плохом поведении. Или, может, он вовлечен в судебную тяжбу, и его адвокат рекомендовал консультацию, которая поможет предстать перед судьей в лучшем виде. Иногда, хотя и редко, он оказывается у вас, потому что просто одинок, подавлен или тревожен.

Нарцисс одновременно и привлекает, и отталкивает. Мы можем быть загипнотизированы его достижениями, умом, обаянием и уверенностью в себе. Однако его высокомерие, снисходительность, чувство собственного превосходства и отсутствие сочувствия затрудняют межличностные отношения. Нет ничего сложнее, чем работа с агрессивными, самовозвеличивающими, снисходительными, даже слегка оскорбительными проявлениями этих клиентов. Однако, в то же время, есть некоторые клиенты, которые предоставляют терапевту возможность для личностного роста, испытывая наши навыки эмпатии и проверяя нашу способность сдерживать свою собственную ярость.

Тем не менее, черпая из внутренних резервуаров, о которых мы, возможно, не подозревали, иногда мы переживаем мимолетное ощущение присутствия хрупкого маленького мальчика, спрятанного глубоко внутри грозного взрослого, сидящего перед нами. Мы можем представить этого маленького ребенка, который жаждет любящей опеки родителя и чувства, что тебя действительно видит и понимает заботливый взрослый. Я обычно прошу этих клиентов показать фото, сделанные, когда они были юными мальчиками. Это помогает мне вспомнить, что они когда-то были обиженными детьми, и почувствовать сострадание к ним, которое перевешивает их неизбежные нападения на меня. Без этого сострадания нет возможности добраться до них и медленно разрушить массивную крепость недоверия, за которой они прячутся.

Я основываю свою работу с нарциссическими клиентами на схема-терапии и межличностной нейробиологии. Схема-терапия, разработанная психологом Джеффри Янгом, объединяет когнитивно-поведенческую и гештальт-терапию, теорию объектных отношений и привязанности. Ранние дезадаптивные схемы — широкие всеобъемлющие темы или шаблоны, состоящие из воспоминаний, телесных ощущений, эмоций и убеждений о себе и в отношении к другим. Эти схемы развиваются в детстве или юности и, при определенных условиях, сохраняются на протяжении всей жизни.

Межличностная нейробиология базируется на подходе психиатра Даниэла Сигела, сочетающего в себе нейробиологию, психологию развития и межличностные отношения в практике терапии. Из модели Сигела я поняла, насколько бесценно для клиентов понимание того, как их чувства могут возникать из-за определенных состояний мозга. Обе модели подчеркивают сострадательную сонастройку.

Луису 58, он женат на Франсин на протяжении 32 лет, и у них двое взрослых сыновей. Он ушел на пенсию около двух лет назад из компании, которая находится в списке 25 компаний Fortune, признанная журналом как бизнес, который «меняет правила игры». Как и многие наши нарциссические клиенты, он очень успешен, широко известен в своей области и впечатляюще богат. Франсин — школьная учительница, которая продолжает получать удовольствие от своей работы и не хочет уходить на пенсию в ближайшее время.

Франсин пришла ко мне на консультацию, надеясь, что я захочу работать с Луисом, и, возможно, с ними вместе. Благодаря собственной терапии она стала лучше понимать своего мужа, углубила свое самосознание и научилась отстаивать свою позицию. Но, несмотря на, что она развивалась, не становился лучше ни Луис, ни их брак. Она сказала ему, что бросит его, если он не пойдет на терапию. Луис не был новичком в терапии, но его опыт лечения обычно длился не больше двух или трех месяцев, после чего он бесцеремонно сбегал.

На наших сессиях он вскоре рассказал мне о своих многочисленных достижениях — образование в Лиге Плюща, вкус к интеллектуальной литературе, хорошей игре в гольф, страсть к теннису и множество знакомств с богатыми, влиятельными и известными людьми (правда, настоящих друзей практически нет). Он хотел, чтобы Франсин ушла на пенсию, и они могли бы больше путешествовать. Злился на нее за то, что она предпочла продолжить работу в профессии, которую он рассматривал как «глуповатую». Он также волновался, что она может уйти, и был в ярости на меня за то, что я «промыла ей мозги» и затащила его в семейную терапию.

Луис — старший из четырех детей. У него был резко критикующий и требовательный отец, который очень ясно дал понять, что не потерпит плохих оценок или чего-то меньшего, чем звездные достижения в спорте и музыке, которые Луис ненавидел. И отец не выносил в своем сыне недостойных мужчины признаков «слабости» — страха или печали. Его мать была взбалмошной, отстраненной светской львицей.

Луис был воспитан с убеждением, что он умнее других детей, «особенный», которому не обязательно соблюдать правила, распространяющиеся на обычных людей. Успешный в школе, все же он был одинок. Так и не научился взаимодействовать с другими, чувствовал себя застенчивым и неловким с девочками, прикрывая одиночество, изоляцию и стыд равнодушием и чувством собственного превосходства.

По моему опыту, самые базовые эмоциональные потребности нарциссов никогда не удовлетворялись в детстве, и позже они тратят огромную энергию в попытках преодолеть невыносимое чувство стыда, пустоты и боли за самовозвеличиванием и позицией самодостаточности. Чтобы вылечить нарцисса вроде Луиса, мы должны получить доступ к одинокому ребенку и помочь ему переносить свои болезненные чувства и развить сострадание к уязвимой части себя. Поэтому моей первой задачей с Луисом было сделать так, чтобы он мог достаточно безопасно сбросить свои доспехи и позволить мне увидеть его боль.

Чтобы помочь ему чувствовать себя в большей безопасности, я смоделировала открытость и уязвимость через выборочное самораскрытие. Но мне также нужно было эмпатически противостоять воздействию его поведения на меня. Для этого мне нужно было сосредоточить свой взор на испуганном, одиноком маленьком мальчике, чтобы преодолеть мой первоначальный инстинкт противодействовать его отвратительному само защитному поведению. Когда у него получилось выносить собственные чувства, мы смогли изучить влияние его эмоциональных состояний и личностных качеств на отношения, и начать сосредотачиваться на изменении поведенческих паттернов, которые отталкивают других людей и держат его взаперти собственной изоляции.

Я работала с его изменчивыми кластерами личностных схем и копинговых стилей по мере их проявления в терапии, отвечая на постоянные угрозы с его стороны бросить терапию указаниями на последствия такого поступка. Кроме того, я провела психообразование о его собственном мозге — о нейронных структурах, заложенных давным-давно, информировала о настоящих чувствах, ощущениях, воспоминаниях и реакциях. Разговор с нарциссом о его трудностях с точки зрения мозга имеет эффект депатологизации. Например, я объяснила Луису, что он склонен отвечать на мою поддержку и сочувствие враждебностью, потому что мое поведение автоматически активирует в нем древние структуры мозга, связанные с болью и защитой. Информация о том, что мозг делает только то, чему был научен для защиты, может уменьшить стыд и вину нарцисса.

Одна из самых фундаментальных проблем в терапии нарциссических клиентов — столкновение с избеганием собственных чувств, что объясняет их конкурентность, потребность в контроле и устойчивое чувство собственного превосходства. Я считаю полезным направляемое воображение, помогающее этим клиентам преодолеть избегание, позволяя прикоснуться к уязвимой детской стороне себя, которая была заложником раннего опыта (и, возможно, темперамента), и может позволить клиенту развивать сострадание к безмерному страху стыда и отвержения, который испытывает эта ранняя часть личности. Поэтому я спросила Луиса, не захочет ли он попробовать технику направляемого воображения, чтобы он мог подлинно прочувствовать себя уязвимым ребенком, и предложила начать с представления того времени, когда ему было 6 лет, и он услышал, как его мать говорила отцу, что хотела бы, чтобы у нее никогда не было детей.

«Это будет пустой тратой времени,» — сразу же резко ответил Луис. — Вы знаете эту историю. Она в прошлом, и мне просто нужно это пережить. Итак, в этом дерьме с образами нет смысла — вы просто хотите, чтобы я плакал, да? Что ж, этого никогда не произойдет, забудьте!"

Я быстро осознала собственное чувство разочарования и бессилия. Однако, осознавая, что ответ Луиса был вызван страхом, я осторожно начала конфронтировать с его сопротивлением: «Луис, мне кажется, как будто вы сейчас не совсем честны со мной. Зная, как вам тяжело принять любое чувство уязвимости, я понимаю, что за вашим гневом и обороной скрывается какое-то другое чувство.»
«Интересно, — с любопытством спросила я, — Вам очень страшно сидеть здесь с закрытыми глазами, позволяя болезненным переживаниям и чувствам заполнить ваш разум и тело?»

Луис смущенно посмотрел на меня и сказал: «Просто я не думаю, что смогу почувствовать что-то кроме гнева. Это будет пустой тратой времени». Но его голос и поза изменились. Я склонилась к его креслу, и мягко сказала: «Луис, вы сейчас что-то чувствуете, и это уже не гнев, не так ли?»

Он оглянулся на меня и сказал с некоторой горечью: «Да, я чувствую, что вы зря тратите свое время на меня. Я сам — бесполезная трата времени Франсин. Кажется, я никому не нужен. Вы знаете, мой телефон раньше часто звонил. Теперь мне почти не звонят. Черт, даже мои сыновья звонят только тогда, когда им что-то нужно от меня.»

Склоняясь вперед, я продолжила: «Луис, вы вовсе не зря тратите мое время. Вам трудно контактировать с миром, и я понимаю, что вы не хотите испытывать грусть, которую, похоже, чувствуете прямо сейчас».

Он резко ответил: «Да что вы вообще можете знать о потерях в своей прекрасно защищенной маленькой жизни?»

Я сделала паузу, внезапно почувствовав себя уязвленной, воспоминая о собственной потере, и почувствовала обиду на Луиса. Затем я вспомнила свою старую мантру — когда нарцисс нападает, представь лицо пристыженного, одинокого маленького мальчика поверх лица мужчины. Когда сострадание ко мне вернулось, я сказала: «Луис, в действительности я знаю как больно терять любимого человека. И хотя ваши слова задели меня, я понимаю, что вы не намеревались причинить мне боль.» Я снова заговорила о мозге, который обеспечивает меньше дискомфорта из-за его фундаментального недостатка, который больше связан с тем, как устроены его нейронные сети, организованные для защиты от боли: «У вас просто потрясающий мозг, не так ли?»

«Мне очень жаль, Венди, — произнес он, расслабив плечи и смягчив лицо. — Потрясающий аппарат. И вы правы, такое происходит постоянно». Мы улыбнулись, кивнули и вместе глубоко вздохнули.

Я спросила его, что я могу сделать, чтобы он чувствовал себя в большей безопасности, чтобы он мог закрыть глаза и включиться в некоторую работу с образами вместе со мной. Он попросил меня не пялиться на него. Затем нам удалось успешно провести 10 минут наедине с уязвимым маленьким Луисом, который рассказал матери, как ему больно и как сильно он нуждается в ее любви. Позволяя проявиться уязвимости, мы двигались на пути сострадания к маленькому мальчику с его одиночеством и покинутостью и узнали о неспособности матери удовлетворять его потребности. Луис был опечален, но без стыда и страха, что обычно сопровождали его уязвимость. Направляемое воображение позволяет произойти эмоциональным переживаниям, которые стимулируют нервные импульсы, необходимые для изменения. Используя образы, мы можем реорганизовать способ удержания воспоминаний в уме. Благодаря этой работе я помогала Луису изменить его взгляд на себя и преодолеть чувство неполноценности, стыда и отвращения к гореванию и состраданию.

Поскольку его собственное самоощущение настолько хрупко, нарцисс должен постоянно бросать вызов тому, что он воспринимает как иерархию или авторитет (любой, кто каким-либо образом угрожает подорвать его грандиозность и превосходство) через соперничество и унижения. Ему нужно постоянное
признание его экстраординарности и превосходства над другими людьми (особенно перед терапевтом). Мы с Луисом прошли через бесчисленное количество конфронтаций, когда он был в этом режиме.

Например, когда я была посреди описания заметного сдвига в его эмоциональном состоянии, он прервал меня цитатой «очень известного» русского писателя, чтобы создать «лучшую» аналогию для моего недовысказанного мнения. Когда он узнал, что я никогда не слышала об этом авторе, он с выражением недоумения закатил глаза, приподнял подбородок и спросил своим самым снисходительным тоном: «Вы читаете что-нибудь кроме книг по психологии?» На этот раз я некоторое время молчала, искренне чувствуя обиду и разочарование, позволяя ему увидеть это.

Прежде чем я заговорила, он быстро сказал: «Я знаю, мне не следовало этого говорить, Венди. Я раздражаю большинство людей. Но помните», — сказал он, молниеносно переключившись на драчливое самоутверждение: «Я крутой. На самом деле, я гений. Я всегда буду на голову выше вас».

В этот момент я могла понять, почему Франсин хочет уйти от него. Я сама хотела его бросить.

Вместо этого я отчаянно попыталась собрать хоть немного сочувствия, одновременно давая ему понять, что на этот раз он зашел слишком далеко. «Луис, вы действительно очень умный человек, и к тому же начитанный. Но я не могу избавиться от чувства обиды за ваши оскорбительные слова». Затем, более мягко, я продолжила: «Кажется, что вы нарушили свое обещание проявлять уважение, когда так со мной разговаривали. Опять же, я понимаю, что вы не делаете этого специально: я знаю, что ваша миндалина пустила вас снова по проторенной дорожке мгновенной самозащиты. Я хотела бы вернуться к тому, что вас спровоцировало и вызвало этот сдвиг».

Он принял упрямый, закрытый вид: «Вы раздуваете большую проблему из ничего»

«Нет, — уверенно ответила я, — это как раз самая важная проблема. Это то, что держит людей от вас на расстоянии. Если они не впечатлены вами, вы чувствуете себя потерянным и швыряете им в лицо то, что вы лучше, умнее, быстрее и сильнее их. Но это просто отталкивает тех самых людей, которые больше всего хотят иметь настоящую связь с вами. И вы никогда не соприкоснетесь с ними, если не научитесь залатывать эти разрывы. То, что сейчас произошло между нами, было легким разрывом со мной, в довольно безопасной обстановке, и на карту поставлено не так много. Но другие люди не готовы с этим мириться.»

Луис сделал долгую паузу. «Я прервал вас, потому что… Потому что я, ммм, казалось, что я не понимаю, что происходит. Я почувствовал… Я чувствовал себя глупо. Думаю, я хотел показать вам, что я очень умный,» — пробормотал он, глядя себе на колени.

Я была очень довольна и дала ему это знать: «Это прекрасно, Луис. Я поняла вас. Вы молодец!»

Затем мы исследовали, как его «схема дефективности» — основополагающая уверенность в том, что он в корне ущербный, неадекватный, постыдный и нелюбимый — срабатывала, когда он чувствовал себя сбитым с толку из-за моих слов. Мы обсудили неумолимые ожидания отца и его резкую критику; одержимость матери внешностью — всегда хорошо выглядеть, звучать «умно», вызывать восхищение — как источник чувства стыда и неполноценности Луиса. Мы обсудили, что можно быть сделать вместо того, чтобы оскорблять меня.

В детстве нарцисс обычно не имеет достаточных ограничений, и его почти никогда не сдерживают, за исключением сфер деятельности, достижений или обслуживания эго своих родителей. Он часто пересматривает и нарушает правила, требует особого внимания и запугивает других, чтобы сделать по-своему. На самом деле, для него не существует правил взаимности — ведь он избранный.

Родители постоянно говорили Луису, что его ждет слава. И Луис проводил большую часть времени один, обдумывая грандиозные планы, чтобы не чувствовать одиночества и того, что он не принадлежит ни к одной социальной группе. Его способность к сочувствию никогда не была развита должным образом, потому что он никогда не испытывал подобного от родителей.

Луис имел обыкновение опаздывать на 5−10 минут, а затем требовал дополнительного времени в конце сессии: «Что такого особенного в том, чтобы дать мне еще пять минут? Это важно. Понимаете, вы такой же, как и любой другой терапевт или юрист, если на то пошло. Для вас это не что иное, как бизнес.»

Снова и снова мне приходилось преодолевать собственный гнев и опираться на сострадание к Луису: «Луис, если то, что вы имеете в виду под словами „это бизнес“, — это то, что я не могу о вас позаботиться из-за моих временнЫх ограничений, примите во внимание следующее: вы можете платить мне только за время и опыт, но забота и неравнодушие идут бесплатно. Даже вы не можете заставить меня искренне заботиться о вас. И я должна сказать вам, когда вы разговариваете со мной таким тоном, мне трудно чувствовать заботу и давать то, что вам необходимо».

Затем я повторила, что знала — он делал это не специально. Я понимала, что он не виноват — его научили, что правила существуют для остальных и не применимы к нему. «Но для того, чтобы иметь те самые отношения, которых вы действительно желаете, вам нужно внести некоторые коррективы, или вы продолжите отгонять людей от себя. Итак, давайте попробуем еще раз, расскажите мне о своем разочаровании».

Луис слушал, закатив глаза пару раз. Теперь он вздохнул и ясно сказал, борясь: «Время, кажется, проходит слишком быстро, и иногда — хорошо, чаще — я хочу быть здесь дольше, чтобы закончить мысль или рассказать о чем-то другом… и, ну, это неприятно, что нужно останавливаться, когда вы так говорите. Мне невыносимо чувствовать, что меня отвергают или контролируют».

Я спросила его: «Луис, насколько неудобно вам это говорить?»

Он ответил: «Это кажется неестественным, и я должен об этом подумать. Это утомительно, немного раздражает».

«Это потому, что незнакомо, Луис, — ответила я. — Важно, чтобы вы обращали внимание на свои собственные более глубокие чувства, а также чувства вашего слушателя, а вы к этому не привыкли.» Луис согласился. Я снова поблагодарила его и отметила его хорошую работу.

В конце каждого занятия мы с Луисом вместе работали над домашним заданием. Он должен был вести дневник в периоды, когда чувствует гнев или превосходство, и искать под ними более глубокие чувства одиночества, страха и стыда. Он должен был использовать ощущения собственного тела в качестве сигналов этих чувств. Мы также разработали систему флэш-карточек, к которым он мог обращаться в сложные моменты, что помогало ему начать внутренний диалог между его более здоровой, взрослой стороной и уязвимой, обороняющейся детской частью. Карточки напоминали ему о необходимости выдерживать эти чувства, вместо того чтобы закапывать их защитными маневрами. Например, если он чувствует себя уязвленным, когда кто-то, кажется, не проявляет к нему достаточно уважения, то вместо того, чтобы избегать чувств, контратакуя оскорблениями и самовосхвалением, он читал схема-флэш карту или слушал мой голос на аудиокассете и сразу же вспоминал, что сработал триггер, и есть альтернативные выходы из ситуации. Кроме того, когда Луис предчувствовал вспышку гнева, он практиковал упражнения саморегуляции, такие как сонастроенное дыхание и медитация. Мы выполняли упражнения вместе и играли по ролям, чтобы помочь ему развить уверенность в себе для выполнения домашнего задания вне терапии.

Эти упражнения не только помогают сломать старые шаблоны, но и способствуют развитию самообладания и межличностных навыков, особенно слабых у нарциссических клиентов. Как ни парадоксально, несмотря на обладание внушительными навыками ораторского искусства, высказывания своей точки зрения, запугивания других людей и доминирования в большинстве социальных, политических и профессиональных кругов, нарциссы обычно не знают простейших правил простого общения между людьми.

Каким бы успешным ни было лечение, большинству нарциссов никогда не стать номинантами Нобелевской Премии Мира или сестрами милосердия. Но они учатся тому, как стать более межличностно эффективными, научившись постепенно принимать свою обыкновенность без необходимости постоянно выдвигать претензии на уникальность.

Луис, например, начинает медленно расширять свой опыт из микрокосма наших отношений на остальной мир, в котором он живет. Он все еще не плюшевый мишка и не имеет хорошего чувства такта, но научился выражать свои чувства более достоверно, с меньшей потребностью в позиционировании себя как выдающегося образца силы и правоты. Он учится впитывать и соблюдать правила взаимности в отношениях с Франсин и другими, хотя он по-прежнему нуждается в мягком наставничестве, когда автоматически начинает доминировать или хвастаться в разговоре. Разница в том, что теперь он восприимчив к обратной связи. Он больше не чувствует необходимости замыкаться в себе и успокаиваться, часами корректируя свой портфель акций, или контратаковать и запугивать предполагаемого врага. Ощущая себя под угрозой, он не реагирует конкурентным преимуществом, потому что теперь может отличить давние чувства из детства от здесь и теперь, и получает часть любви, в которой так нуждался.

Сейчас Луис любезно приветствует меня и выражает признательность за мою помощь и поддержку. Друзья и члены семьи заметили, что он стал спокойнее, дружелюбнее и заботливее. Хотя, это не идеальная линейная терапия. Он все еще путешествует по пересеченной местности, но уже не так часто приземляется в канавы.

Искусство эмпатической конфронтации сосредотачивается на противостоянии негативному поведению, устанавливая связи со схемами раннего детства и копинговыми стилями клиента. Поступая таким образом, мы, как терапевты, можем легче достичь чувства искреннего сострадания к этому клиенту. И когда нарцисс видит понимание и искреннюю заботу, он с меньшей вероятностью будет защищаться от фантомного чувства недоверия, стыда и ожидаемой депривации. Таким образом, нарцисс может начать испытывать сожаление, сочувствие и ответственность. В ряде случаев я привожу в терапию близких клиента, чтобы наблюдать за прогрессом и оценить схемы и копинговые стили его семьи. Я пытаюсь помочь им передавать ему ответственность, отстаивая свои права. Иногда пытаюсь помочь им преодолеть скрытые нарциссические элементы в них самих.

«Агрессор» не всегда появляется на раннем этапе терапии. Однако если в самом начале исследовать этот аспект нарцисса явно и настойчиво, он проявится достаточно сильно. Работая с этой его стороной напрямую, а не просто через рассказы о его плохом обращении с другими или о хронических ритуалах обвинения-жалоб, появляется непосредственная возможность совместного исследования удивительной природы мозга в моменте, отделяя старую историю от текущего опыта. И я вижу именно в этом непосредственном переживании эмпатической конфронтации начало пути к исцелению.